Однажды днём он вышел из себя —
не сам — его коварно кто-то вывел,
и не своей дорогой, пыль клубя,
пошёл, сменив прямую — на кривые.
Лёг скатертью дорог китайский шёлк,
индийский хлопок пел о Тадж-Махале,
и вот вернувшись, он в себя пришёл
и понял, что в пути его украли.
«Падение человека возможно лишь с высоты, и само падение человека есть знак его величия.» Николай Бердяев
Я вижу снова тот же страшный сон:
на верх горы, где ждёт аттракцион,
я долго лез, я топал к высоте
и радуюсь с вершины красоте.
Смотрю с улыбкой гордо сверху вниз,
как смотрит с Эвереста альпинист.
Я всё осилю, абсолютно всё —
американских горок режиссёр!
Сажусь в кабинку, будто в звездолёт —
отважится не каждый на полёт.
А я лечу — захватывает дух,
по лесенкам спиралей, петель, дуг.
Вниз головой лечу и всласть ору:
Виват тому, кто выдумал игру
с опасностью и страхами во мне —
я человек, а значит я сильней!
У неё, нескладной, дыра в горсти,
а карманов не было никогда.
И запястье-прутик, перехвати —
поломаешь косточки без труда.
И ладошка детская, и ступня.
А бледна — силёнок-то не ахти.
Разве сможет крепко она обнять,
удержать и больше не отпустить?
Ни клыков у ней, ни стальных когтей,
слишком хрупки плечи, тонка в кости.
Разве можно с этой растить детей —
не накормит их и не защитит.
Тихо-тихо ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх, до самых высот.» Кобаяси Исса
Однажды в японскую вешнюю пору
пешком к Фудзияме направился я:
гляжу, поднимается медленно в гору
улитка по склону, тихонько ползя.
— Охáё — сказал я, — удачной дорожки!
Откуда ты держишь свой праведный путь?
— Из лесу, вестимо, — задвигались рожки —
устала, как лошадь, пора отдохнуть.
Девочка на шаре, Пикассо
На шаре очень сложно устоять —
у притяжений логика своя:
распасться мотыльками на сто «я»,
впорхнуть в твои раскрытые ладони.
Я пальцами держусь за небосвод,
смотрю из-под ресниц на сжатый рот,
ласкаю взглядом плечи и живот.
А ты молчишь, в себе угрюмо тонешь.
Не на меня глаза твои глядят:
я глупое нескладное дитя.
Ты смотришь так, как смотрят на котят,
во мне не видя грации тигриной.
И холоден и нем, как этот куб.
Учитель, мне б твоих коснуться губ
по-взрослому — я тоже так могу:
я видела тебя и Каталину!
Скажи-ка мне, мой младший белый брат,
кто в нашей неудаче виноват?
Нас трое и друг другу мы семья.
Так чем же провинились ты и я?
Мы сыновья единого отца
и так похожи торсом и с лица.
Ты чист и светел, помыслами бел,
но оказался нищ и не у дел,
а нёс добро, не думал о себе,
так почему темно в твоей судьбе?