Меня к священной жертве Аполлон
затребовал.
Некормленые дети
роптали,
но – «яви прекрасный плод,
сдуй шелуху» —
твердил дельфийский ветер,
его высокоумные понты
не допускали полумер условных —
«должна императив исполнить ты,
начертанный на храме Аполлона»*
И — как Садко — на шахматной доске
плыву по Дону то ферзём, то пешкой.
Как звёзды фонарей кричат в реке!
Одна строка — и больше не утешит
высокий пафос бесполезных слов,
как говорил Платон – клянусь собакой!
Лови свою удачу, птицелов!
Гранить булыжник в бриллиант, однако,
не по себе, как степняку в горах.
Улёгся в ниши плодотворный хаос,
опять — на круги, кончилась спираль,
витков двенадцать, дальше – выдыхаюсь
на легендарной М-53,
в российское болото уходящей,
ну, не шмогла. Курила корм для рыб
и соль для ванн – рефрен играет в ящик.
Но в этом месте так вильнёт строка,
что вспомнишь о делах восточных, тонких,
когда вперёд пускали ишака –
он завсегда отыщет сокращёнку.
Река сказала: «Здравствуй, Пифагор!» —
чем дальше в лес – тем призраки спонтанней.
Река, ты обозналась, я другой
влекомый бездорожьем и пургой
себе ещё неведомый изгнанник.
Опять меня преследуют стихи –
послушать их, так сам венец творенья,
едва лишь отошедший от сохи –
уж виноват в глобальном потепленье!
Ты у меня спроси ещё, чей Крым –
смолчите, музы – где вступают пушки!
Но пули в голове девятерым
мешают утешаться безделушкой.
Нас много — слишком, пишем про запас,
в небесный банк печати и печали –
всё в той же кухне, где всё тот же газ
всё так же греет ненасытный чайник,
открылась бездна, засветился стих,
затравленный, испуганный, неброский,
и Бог взглянул на дело рук своих –
и удалил черновики-наброски.
Ольга Андреева, Ростов-на Дону (Россия).
Мне Аполлон отправил эсэмэс,
потребовал явить стишок на Кубок.
И в реку я стихийную полез,
в водичке мутной выловить строку бы.